Введение. В социально-философских, исторических, культурологических, религиозных трактовках феномена семьи существуют устойчивые траектории рефлексии, складывавшиеся порой веками и превратившиеся в своеобразные смысловые императивы. В современных реалиях многие положения такого рода перестают быть актуальными. В статье рассматриваются коммуникативные аспекты кризиса семьи как социального феномена.
Содержание. Коммуникативная революция стала отражением десубъективации социального взаимодействия: «умные» машины все больше забирают на себя права принятия решений, человек превращается в фиктивную, пустую оболочку самого себя и, соответственно, прежняя социальная его значимость (статусность), равно как и физиологизм, перестают иметь значение для формирования парадигмы гендерных отношений. Все более актуальным становится состояние непохожести, альтернативности и даже девиантности в сравнении с существовавшими до недавнего времени социальными нормами. Более глубокий анализ причин этих процессов выходит за рамки данного исследования. Здесь же скажем, что гомосексуальность в различных ее проявлениях сегодня сопровождается манифестируемыми, широко рекламируемыми, медийно обеспеченными акциями (достаточно всмотреться в многочисленные ЛГБТ-карнавалы*, проходящие в различных странах современного Запада, чтобы понять активизацию коммуникативного обеспечения этих акций).
Сегодняшнее состояние указанной тенденции напрямую связано с философией трансгуманизма, декларирующей приемлемость сосуществования человека и машины, а стало быть, совместную жизнь человека и робота, подразумевающую, в частности, в перспективе подчиненную роль человека (киберархат, где человек заведомо «глупее», нерасторопнее, неряшливее, наконец несовершеннее своего «киберполового» партнера). В результате сравнительного анализа можно сказать, что коммуникативная революция ХХ в. стала в прямом смысле гендерной и социальной революцией, выразившейся в сломе традиционных семейных ценностей. На место социальной традиции пришел коммуникативный эксперимент, на место идеалов – медийно обеспеченные, динамические симулякры, на место семейных ценностей – индивидуализация и фетишизация альтернативности.
Выводы. Исходя из обозначенных тенденций, можно сделать вывод, что указанное нами свойство коммуникации как технотронного феномена, агрессивно воздействующего на объективную реальность, станет определяющим в ближайшие десятилетия с точки зрения смысловой деконструкции и социального демонтажа ещё существующих семейных традиций. В настоящее время столкновение социального и коммуникативного, их противоборство, разрешается в пользу коммуникативного.
* Международное общественное движение ЛГБТ запрещено и признано экстремистским в Российской Федерации.
Introduction. In the socio-philosophical, historical, cultural, and religious interpretations of the phenomenon of the family, there are stable reflection trajectories that have sometimes developed over centuries and turned into peculiar semantic imperatives. In modern realities, many provisions of this kind cease to be relevant. The article examines the communicative aspects of the family crisis as a social phenomenon.
Content. The communicative revolution has become a reflection of the social interaction desubjectivation: “smart” machines increasingly take over decision-making rights, a person turns into a fictitious, empty shell of himself and, accordingly, his former social significance (status), as well as physiologism, cease to be important for the formation of a gender relations paradigm. The state of dissimilarity, alternativeness and even deviance is becoming more and more relevant in comparison with the social norms that existed until recently. A deeper analysis of the causes of these processes is beyond the scope of this study. Let's say here that homosexuality in its various manifestations today is accompanied by manifesto, widely advertised, media-backed actions (it is enough to look closely at the numerous LGBT* carnivals taking place in various modern West countries to understand the intensification of the communicative support of these actions).
The current state of this trend is directly related to the transhumanism philosophy, which declares the acceptability of the man and machine coexistence, and, therefore, the joint life of man and robot, implying, in particular, in the long term, the subordinate role of man (cyberarchy, where a person is obviously “stupider”, slower, sloppier, finally, is more imperfect than its “cyber-sexual” partner).
As a result of a comparative analysis, it can be said that the 20th century communicative revolution has literally become a gender and social revolution, expressed in the breakdown of traditional family values. In place of social tradition came a communicative experiment, in place of ideals – media-secured, dynamic simulacra, in place of family values – individualization and fetishization of alternatives.
Conclusions. Based on these trends, it can be concluded that the property of communication indicated by us as a technotronic phenomenon that aggressively affects objective reality will become decisive in the coming decades in terms of semantic deconstruction and social dismantling of still existing family traditions. Currently, the clash of the social and the communicative, their confrontation, is resolved in favor of the communicative.
* The International LGBT Rights Movement is banned and declared as extremist in the Russian Federation.
Фортунатов Антон Николаевичдоктор философских наук, профессор
Нижегородский государственный университет имени Н. И. Лобачевского
Нижний Новгород, Российская Федерация
anfort1@yandex.ru
Фоменков Артём Александровичдоктор исторических наук, доцент
Нижегородский государственный университет имени Н. И. Лобачевского; Нижегородский государственный лингвистический университет имени Н. А. Добролюбова
Нижний Новгород, Российская Федерация
artjom2310@inbox.ru
1. Анохина О. А. Истоки нравственности и морали на Руси, как урок старших поколений // Инновационное образование и экономика. – 2015. – № 19. – С. 70–75.
2. Безгин В. Б. Повседневный мир русской крестьянки периода поздней империи. – М.: Ломоносовъ, 2017. 237 с.
3. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового завета. Канонические. В русском переводе. С параллельными местами.
4. Дмитрийчук А. Ю. Представление о семье в русской философско-культурологической мысли // Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого. – 2018. – № 1 (25). – С. 85–100.
5. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию / пер. с англ. И. Полонской. – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2020. 381 с.
6. Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: комментарий: пособие для учителя. – 2-е изд. – Л.: Просвещение, Ленинградское отделение, 1983. 416 с.
7. Нежгий Э. Н. Эволюция института семьи в России. Роль церкви и государства в регуляции семейно-брачных отношений // Aspectus. – 2016. – № 3. – С. 42–60.
8. Троицкий С. В. Христианская философия брака. – Клин: Христианская жизнь, 2001. 221 с.
9. Фортунатов А. Н. Взаимодействие субъектов социальной коммуникации в медиареальности. – Н. Новгород: Изд-во ННГАСУ, 2009. 338 с.
10. Чехов А. П. Умный дворник // Собр. соч. в 12 т. Т. 1. – М.: Изд-во «Правда», 1985. – С. 66–68.
11. Чижикова А. С. Брачный церемониал российских дворян в XIX в. // Вестник славянских культур. – 2011. – № 4 (22). – С. 74–80.
1. Anokhina, O. A. (2015) Istoki nravstvennosti i morali na Rusi, kak urok starshikh pokolenij [The origins of morality in Russia, as a lesson for older generations]. Innovatsionnoe obrazovanie i ekonomika – Innovative education and economics. No. 19. Pp. 70–75. (In Russian).
2. Bezgin, V. B. (2017) Povsednevnyj mir russkoj krest'yanki perioda pozdnej imperii [The everyday world of the Russian peasant woman of the late Empire period]. Moskva: Lomonosov. (In Russian).
3. Bibliya. (1990) Knigi Svyashchennogo Pisaniya Vetkhogo i Novogo zaveta. Kanonicheskie. V russkom perevode. S parallel'nymi mestami. (In Russian).
4. Dmitrijchuk, A. Yu. (2018) Predstavlenie o sem'e v russkoj filosofsko-kul'turologicheskoj mysli [The idea of the family in Russian philosophical and cultural thought]. Gumanitarnye vedomosti TGPU im. L. N. Tolstogo – Humanities Bulletin of the Tolstoy State Pedagogical University. No. 1 (25). Pp. 85–100. (In Russian).
5. Latur, B. (2020) Peresborka social'nogo: vvedenie v aktorno-setevuyu teoriyu [The reassembly of the social: an introduction to actor-network theory]. Transl. by Irina Polonskaya. Moskva: Izd. dom Vysshej shkoly ekonomiki. (In Russian).
6. Lotman, Yu. M. (1983) Roman A. S. Pushkina “Evgenij Onegin”: kommentarij: posobie dlya uchitelya. Izd. 2. [Pushkin's novel “Eugene Onegin”: commentary: a teacher's manual. 2nd ed.]. Leningrad: Prosveshchenie, Leningradskoe otdelenie. (In Russian).
7. Nezhgij, E. N. (2016) Evolyutsiya instituta sem'i v Rossii. Rol' tserkvi i gosudarstva v regulyatsii semejno-brachnykh otnoshenij [Evolution of the family institution in Russia. The role of the Church and the state in the regulation of family and marital relations]. Aspectus – Aspectus. No. 3. Pp. 42–60. (In Russian).
8. Troitskij, S. V. (2001) Khristianskaya filosofiya braka [Christian philosophy of marriage]. Klin: Khristianskaya zhizn'. (In Russian).
9. Fortunatov, A. N. (2009) Vzaimodejstvie sub''ektov sotsial'noj kommunikatsii v mediareal'nosti [Interaction of social communication subjects in media reality]. N. Novgorod: Izd-vo NNGASU. (In Russian).
10. Chekhov, A. P. (1985) Umnyj dvornik [Clever street sweeper]. Sobranie sochinenij: v 12 t. T. 1. [Collective works: in 12 vols. Vol. 1]. Moskva: Izd-vo Pravda. Pp. 66–68. (In Russian).
11. Chizhikova, A. S. (2011) Brachnyj tseremonial rossijskikh dvoryan v XIX veke [The marriage ceremony of Russian nobles in the XIX century]. Vestnik slavyanskikh kul'tur – Bulletin of Slavic cultures. No. 4 (22). Pp. 74–80. (In Russian).